Хроники Дерябино в трех частях. Часть 2. Дежавю - Лариса Сафо

А мнимые пиарщики замерли в ожидании действия дурманящей жидкости капельками стекающей из поломанного кухонного крана воды. Уже через несколько минут Безвольный прикрыл глаза и с интонацией перебирающего чётки буддийского монаха тягуче заговорил. Из его вялотекущего речевого русла «попёрло» следующее:

«Оказалось, что начальник отдела по социальной политике администрации Дерябино не был томим желанием второго пришествия во власть своего нынешнего шефа и не собирался этому способствовать. Но для начала препарировал причины народного слива в унитаз тройного «г».

Георгий Германович Гарманюк был ставленником партии порядка: своих не трогал, чужих «гнобил». И до весны текущего года был обожаем горожанами за поощрение им огородного стояния раком. По инициативе градоначальника дачникам в Дерябино разрешалось выращивать продукцию на своих грядках в промышленных масштабах и продавать на рынках с высочайшего его позволения. Но заложенная ещё вождём народов мина замедленного действия под коммунистическую идеологию при Гарманюке разорвалась».

Аркадий Дмитриевич замолк, погрузился в созерцание своей коленки и по-старчески надломленным голосом пояснил:

– Дачи от русского слова «давать» появились ещё в петровские времена – Петр I раздавал оные как знак особой благосклонности. В советские годы личный клочок земли разъедал коллективистское сознание мирян, яко соляная кислота живую плоть. Пуповинная связь дерябинцев с личным огородом года от года крепчала, и резать её во имя призрачной победы коммунизма они не торопились. Да и в благодатные годы застоя идеология играла роль костыля для поддержания дряхлеющего государственного тела. Вот народ и позволил разрушить страну Советов под нажимом отожравшихся элит и под радостные крики заокеанских клик. Ибо не ведал, что творил…

Тело Безвольного выгнулось в знак протеста против наветов на англосаксов и тут же обмякло. Он-то как раз считал, что красная империя рухнула естественным путём без вмешательства враждебных сил. Аркадий Дмитриевич с трудом разлепил отяжелевшие глазные веки, с удивлением оглянулся вокруг и монотонно «осыпался» пожелтевшими осенними листьями:

– Когда городская казна скукожилась, градоначальник вознамерился поднять дачные сборы до неподъёмных для народа размеров. И Георгий Германович наглядно увидел народное недовольство из инсталляций на асфальте. То пучками петрушки выложат букву «г» в кубе перед его домом, то соорудят кучу из картошки перед крыльцом мэра. Все эти акты растительного неповиновения мне хорошо известны и я ощутил себя двугорбым верблюдом.

Начальник отдела по социальной политике попытался изобразить из себя жующего колючки странника пустыни и выплюнул на пол по чужой воле забредшее в голову сравнение:

– Подобно французскому мыслителю восемнадцатого века Жану Мелье. Будучи священником, он создал последовательное материалистическое учение в книге «Завещание». И покончил с собой, тяготясь противоречащим его убеждениям обязанностям. Есть такая версия.

Он горестно всхлипнул и сгорбился. Захар Тимофеевич придвинул кресло вплотную к Аркадию Дмитриевичу, поощрительно стукнув его по напрягшейся спине кулаком и как бы вытряхивая монетки из копилки. И тот «просыпался» денежным дождём на журнальный столик:

– Вновь занять пост градоначальника у Гарманюка столько же шансов, как и у библейского богатея пролезть в игольное ушко. Это с одной стороны. С другой – политые яйцами и измазанные тортовым кремом либералы ещё дальше от победы, чем бегущие через Березино наполеоновские войска. По материальным соображениям надо бы держаться за хвост лошади мэра, а по идейным – поддержать сброшенных с её крупа реваншистов. И я решился отринуть всех и на благотворительные столичные средства «вспучить» этот жалкий город…

Безвольный вздрогнул, встал с кресла и с видом зомби покинул номер мнимых пиарщиков. Глаза его были устремлены вперёд, а ноги шли сами собой. Удовлетворённо потирая отмытые гостиничным мылом руки, бывшие бомжи Красин и Гладов приступили к заслуженному пиршеству из доставленных в номер яств. При этом нарекая каждый отправленный в рот кусок именем идейного противника, ибо вскрытая подноготная тайна служащего в городской администрации чиновника позволяла надеяться и на съедение других соискателей на пост мэра. Кроме соратника, естественно!

Тем временем избранный единогласно председателем городской избирательной комиссии Чесноков Павел Дмитриевич пребывал в горьких раздумьях. Покинув с некоторым сожалением пост директора художественного музея, сей господин утратил здоровый аппетит. Он ещё раз обозрел список зарегистрированных кандидатов на пост хозяина города и испытал обезвоживающее тошнотворное чувство.

Избирательное меню включало в себя пять «блюд»: действующий градоначальник Гарманюк Георгий Германович от партии порядка, лидер молодёжного общественного движения «Интернет-нет!» Васнецов Иван Петрович от умеренных социалистов, редактор нелегальной газеты «Вилы» Кротов Прокопий Сидорович от радикальных коммунистов, директор местной гимназии Брюшкина Нонна Федоровна от либералов и от глубоко законспирированного криминала под маской представителя малого бизнеса владелец местных оптик Демьян Сергеевич Ненашев. Лично Павел Дмитриевич ни одно из представленных «кушаний» не считал съедобным.

Вопреки вожделенным ожиданиям партии порядка системная оппозиция кандидатов на пост мэра не выдвинула – боялась потерять лицо перед большим народным волеизъявлением. Сам Чесноков был ярым приверженцем такой организации государства, при которой «никогда ничего прямо не дозволяется и никогда прямо не запрещается». Он уже обзавёлся графским титулом из рук самозваных потомков Романовых и очень этим кичился перед родными и неродными детьми. Перед взрослыми пока не решался из опасения получить битой в накрахмаленную грудь.

Но с тех пор изъяснялся с домочадцами витиевато и чванливо.

– Дорогая, изволь сегодня подать ужин в столовой, – неизменно говорил он обабившейся супруге, заходя на тесную кухню размером в четыре метра. – Да, и водочку перелей в графинчик и поставь возле канделябра.

На что доморощенная графиня дворовой девкой отвечала:

– Заведи себе прислугу и прикупи дом с мраморными колоннами. Стащил канделябр с прежнего места службы и барствует!

Надо заметить в скобках: в бытность директором дерябинского музея Чесноков украшал семейный очаг только безделушками из старорежимного быта. Цену современному искусству он знал – на его памяти скандалом закончился международный художественный конкурс в одном европейском городе. Признанная лучшей картина оказалась планом эвакуации при пожаре. Да и выставленная скульптура мужских ягодиц высотой в пять метров в британской галерее Тейт в Лондоне удостоилась токмо его плевков в бесстыдно раззявленную пятую точку.

И участвующие в выборах граждане и одна гражданка у Павла Дмитриевича вызывали стойкое неприятие и отвращение. Но существующий порядок вещей его устраивал совершенно, ибо позволил по-тихому расхитить музейные фонды во имя поддержания родовитого статуса. Однако у нынешнего хозяина города шансов не было, а от остальных несло порохом и застарелой вонью. И именно ему надлежало обеспечить победу партии порядка, дабы не поколебались государственные устои.

Как председатель избиркома Чесноков уже был ошпарен из закипающего котла народного недоверия. Проживающие с ним в одном доме соседи перестали с ним здороваться, а сидящие на лавочке у подъезда пенсионерки бросали подсолнечную лузгу ему в след: городской люд в честный подсчёт голосов не верил. Да и он сам, бывало, запихивал пачки бюллетеней за нужную партию в избирательные урны по велению служебного долга и во благо сохранения личного покоя.

На своём новом поприще Павел Дмитриевич чувствовал себя ведомым на бойню бараном. И первым предвестником его судьбы стал визит доверенного лица директора дерябинской гимназии Брюшкиной Нонны Фёдоровны. С вкрадчивостью змея-искусителя в эдемском саду и с наливным выражением свежевыбритого лица преподаватель компьютерной грамотности Илья Бессонов вторгся в кабинет председателя городской избирательной комиссии пополудни.

Снисходительно оглядел намеренно аскетическую обстановку, бросил заискивающий взгляд на портрет Первого лица государства Российского над головой Чеснокова и нарочито скромно уселся на стул перед ним.

– Позвольте вас спросить, уважаемый Павел Дмитриевич, как долго вы собираетесь обретаться в этом кресле? – со злоехидной интонацией вопросил он и подался к нему как бы почуявшим свежую кровь койотом.

Бывший директор художественного музея принял позу удручённой Алёнушки на берегу реки, глубоко вздохнул в ответ и стал отбивать пальцами такт похоронного марша по столу подобно цоканью лошадиных копыт.